Евгений Водолазкин: «Писатель умрет, а потом посмотрим, какой он был классик»

«Я чемпион по неснятым фильмам»

- Евгений Германович, как спустя уже много лет после выхода «Авиатора» вы смотрите на этот роман? - первым делом спросила ведущая у писателя Водолазкина.

- Книга живет своей жизнью, как это обычно бывает, потому что книги имеют свою судьбу. Они уже, в общем, не очень зависят от автора. У них существуют свои пути движения. Я ее по-прежнему воспринимаю так, как и тогда, когда ее написал. Это книга о покаянии. В целом, я благожелательно отношусь к книге.

- Сергей, сразу ли возникла идея делать фильм на основе романа?  

- Если честно, когда я первый раз коснулся этой книги, то я подумал, что это будет полное недоразумение и катастрофа. Катастрофа в том, что до меня ее еще никто не экранизировал, потому что книга очень кинематографична. И вообще, я считал, что даже сценарий уже не надо писать, он написан - картины просто всплывают образами. Это разговор об очень сложных вещах, о богословии, о природе времени на простом, понятном и доступном языке. Если брать Голливуд, Кристофера Нолана или братьев Вачовски, то я считаю, что они просто отдыхают по отношению к Евгению Германовичу. Потому что там какие-то фантазии, миры с параллельными временами. А тут древневосточная христианская философия, природа времени. Меня это тронуло, и я понял, что точно нужно экранизировать. А, как известно, что если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.

- Как складывался союз между писателем и продюсером? Как вы отнеслись к тому, что ваш роман будет экранизироваться?

- Хорошо отнесся. Я всегда хорошо отношусь к постановкам в театре или кино. Но с театром у меня счастливая жизнь, как с моей женой, а с кино, к сожалению, почему-то не так. У меня почти каждый год покупали так называемую предварительную покупку прав на год и потом исчезали. Так было раз семь или восемь. Я чемпион по неснятым фильмам.

- Зато гонорары остались.

- Гонорары очень маленькие. Гонорар большой, когда берут фильм в производство. А это называется акцион. Я, наверное, значусь в «Книге рекордов Гиннесса», как чемпион по акционам. И, что удивительно, если у театрального режиссера не получается сделать задуманное, он обычно звонит, извиняется. Тут ни разу, по-моему, никто не позвонил.

- Вы думали, что это будет повторение той же истории?

- Ну, я подумал, попрощается Сергей или нет. Но он не попрощался, а стал снимать этот фильм. Я скажу без всяких шуток и понтов, что благодаря этому человеку фильм появился, потому что столько было разных препон и рогаток, что легче было, конечно, все бросить. И я ему говорил, что не обижусь, если все развалится, потому что это было безумно тяжело. Но Сергей человек не просто слова, человек действия, надежды и умения. Он умеет воплощать все, что он делает, все приобретает отблеск успеха. И вообще с такими людьми полезно общаться, потому что, может быть, часть ауры переходит на тебя, и ты потом тоже придешь куда-нибудь и скажешь, сделайте то-то и то-то, и тебе говорят: да, пожалуйста.

- Чтобы сделать хорошее кино, нужно соблюсти несколько четких и очень простых правил. Нужно собрать вокруг себя талантливых, самых крутых людей, - добавляет Сергей Катышев. - И если у тебя есть крутая книга, а роман «Авиатор» - это на сегодняшний день очень крутая книга, и есть живой писатель - надо начинать. Мы первые полтора года просто разговаривали с Женей обо всем. О времени, покаянии, чем покаяние отличается от прощения. Разговаривали о литературе: Гоголе, Лескове, Толстом. И только где-то, наверное, года через полтора начали работу над конкретным сценарием. Если бы Женя не стал участвовать в этом проекте, то ничего не было бы, и я бы в нем тоже не участвовал. Это однозначно.

«Я - не святой, и моя жена это знает»

- Василий Шукшин говорил, что есть язык литературы, который порой невозможно перевести в язык кино, нельзя сделать фильм во всех отношениях равный произведению литературы. Насколько для вас это было трудно?

- Я очень хорошо отношусь к Василию Шукшину. "Калина красная" - замечательный фильм, - говорит Сергей Катышев. - Но это было 50 лет назад. С тех пор кинематограф изменился. Я считаю, что кинематограф без книги существовать не мог бы. И самые крутые фильмы - это как раз экранизации. И если бы не было экранизации, то что бы с нами вообще было? То есть не было бы Д'Артаньяна, не было бы Ливанова и много чего еще. Мы делали целую программу на нашем канале, которая называлась «Экранная копия», как раз посвященная экранизации. Мы насчитали одних экранизации "Ромео и Джульетты" сто штук. Представляете, на сотую экранизацию какие открываются смыслы и какой происходит диалог с этими смыслами. Я считаю, что экранизация и кинематограф идут вместе. А учитывая сегодняшнее время и очень серьезную проблему со сценаристами, вариантов нет.  

- Почему есть хорошие писатели, но нет хороших сценаристов?

- Дело в том, что мало хороших писателей. Один из них сидит сейчас здесь на сцене. У нас был хороший сценарист, но "Авиатор" - его последняя работа на этой земле. Вообще всего хорошего мало на этой земле. Надо искать по крупицам, понимаете, и вытаскивать. Нам повезло, что наш сценарист — это классик советского кинематографа Юрий Арабов. И «Авиатор» — его последняя работа на этой земле. Мы работали с ним, когда он уже был тяжело болен, лежал на кровати, у него была поставлена камера и мы общались через скайп. Его ученик Олег Сироткин записывал всё, Женя правил потом тексты. В результате получился сценарий. Удивительно, что первая работа Юрия Николаевича — это "Одинокий голос человека" по Платонову. А последняя работа — «Авиатор», где главный герой Платонов. Такая мистическая арка.

Водолазкин признался, что считает Арабова великим человеком.

- И я бы робел в его присутствии в любом случае. Но он был ещё очень болен. Лёжа уже говорил и вид имел очень тяжёлый. И я, скажу честно, не смел, не находилось у меня сил. Были вещи, с которыми я не очень соглашался, но я подумал, что человек всю жизнь пишет блестящие сценарии. Ну, кто я такой, чтобы ему делать замечания? Поэтому я за несколькими небольшими исключениями просто благодарно принимал то, что он делает. И у него даже возникала идея написать сценарий к "Лавру", но он поставил точку в "Авиаторе" и умер.

- А потом к нам пришёл режиссёр, который тоже поучаствовал в нашем сценарии. Он придумал дополнительного героя, оживил немного всю ситуацию. Добавил немножко игровой экшен с крионикой, - дополняет Сергей. - У нас появился новый герой, миллиардер Желтков, которого прекрасно сыграл Евгений Стычкин. Наверное, только он бы и справился с этой ролью. А потом мы вышли на съёмочную площадку, у нас было два съёмочных блока, зимний и летний. Актёры стали проявлять свою плоть и кровь, играть как живые. И, собственно говоря, фильм ожил и полетел. Но мы поняли, что финал, который был написан, не про то, он не взлетает. И Евгений взял мастерский гаечный ключ, открутил финал и сделал по-другому.

Водолазкин замечает, что он – «автор некапризный».

- Я сразу сказал, что с текстом можно делать всё что угодно. И понимаю, что книга и фильм — это совершенно разные вещи, и нельзя одним и тем же языком говорить на кинополе и на поле литературы. Знаете, о Генрихе Шлимане, который часто выдумывал, сказал один антиковед, что Шлиман отличался тем, что не любил дважды рассказывать одну историю одинаково. Но у Шлимана были биографические сюжеты. "Авиатор" - небиографический. Кстати, о биографичности: меня время от времени спрашивают: роман "Лавр" биографический? Я пожимаю плечами и говорю, что нет, я не святой, и моя жена это знает.

Евгений Водолазкин выразил особую благодарность своей супруге.

- Я хочу поблагодарить жену. На самом деле я совсем не такой свирепый. Я жене диктую свои книги чаще всего, во всяком случае последние три романа. Мне как-то звонит один очень известный человек и спрашивает, смотрел ли я фильм "Жена"? Я говорю, что нет. Он говорит, посмотри. А там был фильм о том, как Нобелевский лауреат приезжает получать Нобелевку, и мало-помалу выясняется, что все романы написала его жена, а не он. Он говорит, мол, ну я же тебе массаж делал в то время, когда ты писала, сливки взбивал. И я думаю, что, может быть, объявить, что моя жена писала эти романы? Она очень много делает для этого, и если те конструкции, которые я создаю, взлетают, это ее заслуга.

«Предметом литературы является человек»

- Насколько менялись смыслы относительно книги и фильма? Про что кино?

- Точно о том же, о чём книга - о покаянии, - уверенно говорит Водолазкин. - Мы работали примерно так же, как я создавал текст. У меня есть привычка - я беру довольно тривиальный жанровый сюжет. Будь то исторический роман, детектив, научная фантастика. Это всё вещи, которые принято рассматривать где-то на выселках. Они не в центре литературы вроде бы. Но на самом деле существуют вещи, которые перерастают жанровые границы и становятся не об этом. Это фильм не о крионике, не об авиации. Фильм о покаянии. Знаете, я люблю такую аналогию. В годы моей юности студенты покупали "Запорожец", где четыре сиденья было. Они вытаскивали два лишних, ставили хорошее кресло, акустическую систему, раскрашивали его в разные цвета и ездили. Это было круто. Что-то примерно на это похожее делал я, когда писал "Авиатора". Когда попросили дать какое-то определение "Лавру", я написал «неисторический роман». Вот здесь я бы мог написать «нефантастический роман». Сейчас я пишу роман в форме детектива, мог бы написать «недетективный роман».

По мнению писателя, создатели «сняли ненаучный фильм в самом высоком смысле этого слова».

- Потому что на самом деле предметом литературы, как и предметом кино, являются не машины, не танки, не космические звездные аппараты, а человек. Если не человек, то все это абсолютно мертво. И вот мы писали о человеке, делали этот фильм. И, на мой взгляд, все получилось. Получилось даже несколько более драматично, чем в книге, потому что кино - это искусство действия. Там нужен экшен гораздо больше, чем в книге. В книге я могу на 50 страниц растечься мыслью по древу. И если это будет состоятельное рассуждение, то это проходит. В кино такое не пройдет. Ну только у Тарковского, когда вода показывается, можно.

- Расскажите о кастинге.

- Гейгера изначально Женя писал с Константина Хабенского и не мыслил другого актера. Здесь ни у кого вопросов не возникало. Водолазкин показал сценарий Константину Юрьевичу, и он согласился. Кастинг — это отдельная история, и надо сказать, что наш режиссер, Егор Кончаловский, мастер и приверженец советской классической школы, представитель кинематографической династии. Кастинг - это была длинная, тяжелая работа, которая заняла несколько месяцев. Запомнился Александр Горбатов — двухметровый атлант, который ворвался в наше пространство. Прошел кастинг, все закончилось, я сел с ним пить чай, спросил какие-то вопросы, а он мне начал отвечать словами из романа. Он так и не выходил из этого образа и, по-моему, до сих пор еще в нем. Отдельная и важная история — это главная героиня Настя. Это единственная героиня, которая в двух веках, и должна была играть ее одна актриса. Больше такого у нас в фильме нет. Она должна была быть молодой, привлекательной, и я представлял ее одной, Женя — по-другому, Егор — по-своему. Нам нужна была молодая, талантливая актриса, у которой не было бы ассоциаций с какими-то сильными ролями. Был большой кастинг, и к нам пришла молодая актриса Дарья Кукарских. Была сцена на острове, лодка, а она сидит в этой лодке и плачет. Заканчивается сцена, и я узнаю, что у Дарьи именно в этом месте был первый поцелуй. Это очень важное место для нее самой как для человека. Я очень доволен главной героиней, тем, как она все сделала. Считаю, что это победа, и у этой актрисы большое будущее.

«Хабенский - потрясающий актер, потому что умеет молчать»

- Евгений, каково это, когда вдруг все говорят вашими словами?

- Да, это было сильное впечатление. Я бывал на съемках. С Дарьей в лодке не плавал, но стоял рядом и смотрел, и это было впечатляюще. И я в этот момент понял, что картинка бывает лучше слов. Если я когда-нибудь решу написать вторую редакцию "Авиатора", то, пожалуй, буду основываться на тех героях, которые играли. Понимаете, это какая-то странная штука. Во-первых, когда я пишу что-то, я произношу все. Я хожу по комнате, закрываю кабинет, чтобы меня в больницу Скворцова-Степанова не увезли. И начинаю играть и слушать, как это звучит. Поэтому предварительно все прошло такой фейсконтроль. И я понял, что это должно вроде бы звучать, но все равно боялся. И когда Хабенский играл, я был потрясен. Когда Стычкин играл, когда Дарья - это было просто замечательно. И я увидел наконец то, что хотел описать. Помню, как мы обсуждали великолепную игру Хабенского, и я сказал, что Хабенский - потрясающий актер среди прочего потому, что он умеет молчать. Это очень сложно - нужно тончайшими средствами мимики, глаз передавать. И я сказал, что мне очень нравится, как Хабенский молчит в кадре. А потом подумал, что это было двусмысленное заявление, потому что я - автор текста.

- Однозначно, Константин Юрьевич большой мастер. Нам посчастливилось быть вместе в одном замкнутом пространстве на съемочной площадке. Но он такой опытный игрок, пришел на съемочную площадку, встал в уголке, никому ничего не говорил, посмотрел. И в результате родился герой Гейгер, из-за которого нам пришлось переписывать финал. В результате мы сняли последнюю сцену, и пока что не было ни одного человека, кто смог посмотреть эту сцену и удержаться от слез. Все плачут.

- Я могу раскрыть тайну о том, что Константин Юрьевич первоначально должен был быть и режиссером, и актером. Но тут он возглавил МХТ, - объясняет писатель. - И он мне позвонил, говорит: слушай, я домой возвращаюсь теперь в два часа ночи. Но в главной роли он остался. И несмотря на его безумную занятость, он остался. И это что-то фантастическое, он великолепный.

- Нужно рассказать и о режиссерах. Изначально, в нашем тандеме с Евгением Германовичем ни один режиссер не хотел с нами работать, потому что мы абсолютные панки, - улыбается продюсер. - И мы нарушаем все границы и все правила кинематографа. Нам все равно, что у кого принято, как принято и так далее. И единственный человек, кто в итоге согласился, это был Егор Кончаловский. Он оказался таким же сумасшедшим, как и мы. Мы совпали, и дело пошло.

- Что же вы нарушаете? На что согласился Кончаловский?

- Он согласился разрушить правила сценария, обыденные правила и законы, по которым работает сегодняшний кинематограф. Мы же не делаем какую-то линейную историю, не снимаем сериалы. Мы вообще могли снимать этот фильм 10 лет. Никаких ограничений не было. Мы переснимали сцены много раз, меняли локации. Это то, как было 40-50 лет назад в Советском Союзе, как относились к кино. И Егор согласился на это нелегкое испытание для режиссера.

- Я наблюдал работу продюсера. Я очень далек от этой сферы. Но этот фильм, говорю со всей ответственностью, не про деньги. Это об идее, которую хочется воплотить, - подчеркивает Водолазкин. - Допустим, дорогущая съемка на реке Сергею не понравилась. И он переснимает, делает другую сцену. Это стоит, я думаю, огромных денег. Я даже боялся спрашивать сколько. Но если бы человек думал о доходе, сборах, то он бы делал что-нибудь другое, снимал что-нибудь другое. У меня был знакомый, он говорил, что снимает фильм и это "чистые деньги, ничего интересного". Но здесь этого не было.

«Авиатор» научил терпению и смирению»

- Скажите пару слов о художниках картины.

- С художником нам повезло. Главное, что придумал Мухтар Мирзакеев, - это самолет. У нас самолет такой абсолютный объект, который движется, конечно, не из одной точки пространства в другую, а такая машина времени, которая движется по вертикальной оси. На ее крыльях и хвостовом переде знаки с византийских икон VI-VIII века. Замечательный, мой любимый образ, образ пеликана. Пеликан — это древний символ Христа. Эта птица кормит своей плотью птенцов, чтобы те не умирали, а сам умирает. И он изображен у нас на самолете, - уточняет Сергей.

- Есть ли особые сцены в фильме?

- Есть сцена, которая получилась очень красивой. Платонов читает текст на фоне огня, и все это происходит под музыку Макса Фадеева. Это одна из самых красивых сцен.

- Девять лет прошло с момента выхода романа. И вот в 2025 году мы вновь говорим о покаянии. Как сегодня эта тема звучит для вас?

- Эта тема актуальна всегда, потому что мы много чего творим в нашей жизни и правильного, и неправильного, - считает Евгений. - И покаяние это, в общем, какая-то гигиена души. Без которой душа зарастает коростой, и человек выглядит очень неаппетитно. Покаяние может завершаться, конечно, причастием. Но может быть просто, если человек, допустим, не верит в Бога или не знает существует он или нет, он просто кается перед своими ближними и дальними. И это очень важно. Потому что человек снимает огромную гирю со своей души. Это ведь очень тяжело жить, когда на тебя кто-то обижен или зол. Как это у Бродского? "Бог сохраняет всё, особенно - слова прощенья и любви, как собственный свой голос".

- Для меня, наверное, вообще вся работа над этим проектом - поиск ответа на вопрос, что такое покаяние? - добавляет Сергей. - В результате я лично нашел для себя ответ на этот вопрос. Покаяние — это любовь, которая наступает после прощения. Простить то, что легко прощается, в этом нет никакой цены. А вот простить то, что нельзя простить ни при каких обстоятельствах, в этом прощение, за этим прощением встреча с Христом, воскрешение.

- Евгений, в вашем произведении "Чагин" есть романтичный момент, который хочется осуществить. Главные герои провожают солнце на западе Крестовского острова, а на востоке они уже встречают белую ночь. А у вас был такой опыт, что вы там провожали солнце, а потом встречали?

- Это действительно очень романтично, но как все самые романтические вещи я этого не пробовал. Это такой миф питерский, что в Питере белые ночи идут сначала на восточную часть Елагина острова, там встречают закат, а потом идут на противоположную сторону и встречают рассвет. Наверное, так и есть. И даже у меня возникала мысль это сделать перед тем, как писать роман. Но я подумал, а если это не так, то потеряется сюжет. И не стал этого делать. Может, я это проделаю, приеду в Питер и пойду. Все равно ведь уже изменить ничего не получится - книга издана. Можно будет просто сделать примечание "это не соответствует действительности".

- Возможно ли, что во второй редакции "Авиатора" вы прикрутите иной финал?

- Может быть, я прикручу финал из "Чагина", - шутит автор. - Я скорее всего, не буду писать вторую редакцию. Я никогда этим не занимался. Есть такое не очень приличное выражение среди простых людей, что "как это вышло из организма, так и замерзло". Может быть, когда у меня не будет идей новых, я начну перелицовывать старое. Такой момент может настать.

- Чему вас научил "Авиатор"?

- Терпению и смирению. Это мы сейчас так сидим и рассказываем, что все замечательно. А на самом деле это 62 съемочных дня. Каждый день что-то меняется, споры, а если нет споров, значит, ничего не работает и полная туфта. В споре и рождается что-то новое, - считает Сергей. - Этот фильм однозначно не подделка ни на что. Это новый российский фильм. К примеру, для главной сцены мы должны были пригнать огромный парусник, самый большой в мире, и его тормознули за день до съемок в Калининграде, и он к нам не пришел. Пришлось переносить эту сцену. Мы в итоге перенесли все на другой пляж, и сцена получилась потрясающая.

- Я могу рассказать замечательную историю, потому что Сергей много упоминал о времени, которого нет, как известно, из "Лавра". Мой друг, писатель Алексей Варламов, ректор Литинститута, звонит мне и говорит: вот у нас экзамен по современной русской литературе, и студентке попался билет по "Лавру". Она говорит, читала, плакала неделю, а когда я спросил, в каком веке происходит действие, она не может ответить. Ну что ей поставить? Я говорю: Леша, времени нет, ставь пять.

«Лавр» стал для меня живым человеком»

- В связи с премьерой фильма «Авиатор» издательство АСТ, редакция Елена Шубиной выпустит книгу с обложкой, связанной с фильмом.

- В книге будут фотографии из фильма и обложка, это будет постер фильма. Но, кроме этого, мы еще издадим отдельно большой альбом, - раскрывает Сергей. - С первого дня наших съемок мы пригласили нескольких фотографов, и они снимали все, что происходило на съемочной площадке и около. Альбом будет называться «История одного полета». Женя Водолазкин, Егор Кончаловский, Костя Хабенский, все написали какие-то ассоциативные тексты о том, что для них значит этот проект, и этот текст будет интегрироваться в альбом. Мы будем его продавать и будем его дарить.

- Какие дальнейшие планы?

- Для меня все романы Водолазкина - это одна большая книга, которую можно бесконечно читать. И, естественно, главный роман - это "Лавр". И мы уже сейчас работаем над этим. В работе над экранизацией «Авиатора» мы немножко отошли от текста, в каком-то смысле это импровизация и эксперимент. А «Лавр» - это для меня абсолютно классическая работа. Я очень люблю этот текст и считаю, что это поэзия. И нужно передать его на экран в том виде, в котором он есть. И не позволить никому ничего интерпретировать, переводить, прыгать из одного времени в другое. Мы уже работаем над этим, второй фильм будет «Лавр».

- Какое-то время назад мне написали, что американская семья, прочитав «Лавр», перешла полностью в православие. Я сказал, что я не рассчитывал на такой эффект, но в связи с возобновлением отношений с американцами, мне кажется, что можно продолжать в том же духе, - улыбается Водолазкин.

- Интересно, что «Лавр» - это о богословии XV-XVI века, о святых, о феномене святости и о юродивых. Кто такие вообще юродивые? На этот вопрос мы будем отвечать. Зачем люди отказываются от самого главного, что их связывает с образом человека, от своего ума? Об этом нигде в мире ни в каком фильме я лично не нашел ничего.

- Вы упоминали, что в конце фильма на последней сцене плачут все. Вы, когда пишете книги, тоже что-то такое испытываете?

- Я плачу, когда пишу, мокрыми слезами. И, в частности, когда я писал последнюю главу "Лавра", просто обрыдался, потому что я это чувствую. С "Лавром" я так сжился за три года, которые я писал этот роман, что он стал для меня живым человеком. И, когда он умирает, мне его безумно жалко, мне жалко, что вот так все у него сложилось, хотя иначе не могло сложиться. Все было предвидено и предсказано. И в "Авиаторе", когда герои летят, происходит последняя беседа в самолете, который не может сесть, потому что не выходят шасси, и она грустная. Но я не хочу о грустном.

Водолазкин вспомнил веселый сюжет из «Авиатора».

- Когда было объявлено, что выходит мой новый роман, одна авиакомпания обратилась к издательству с вопросом можно ли им поучаствовать в этом проекте? Как они сказали, чтобы там, например, логотип компании был на книге «Авиатор». Все задумались, ведь это не самое принятое дело. А потом они звонят и говорят, простите, мы узнали, что в конце не выходит шасси, поэтому мы отменяем нашу просьбу. А один замечательный писатель мне сказал: "Ну что ты так непрактично поступил. Надо было позвонить и сказать, что при определенных условиях шасси может выйти".

- Евгений, какое из ваших произведений вы бы рекомендовали для школьной программы?

- В программе есть фрагмент из "Лавра". Он следует за житием Петра и Февронии, но в качестве факультатива. Но я не большой сторонник того, чтобы произведения живых авторов включались в школьную программу. Школьная программа - это выжимка из всей литературы в целом. Это канон, который при жизни писателя обычно не создается. Когда я слышу, что того или иного писателя современного включили в программу, я хочу сказать: дайте ему умереть. Он умрет, а потом посмотрим, какой он был классик или не был. Потому что это может быть манипуляцией для того, чтобы раскрутить автора больше или еще что-то. Я особенно не радуюсь, когда слышу, что включаются авторы в школьную программу. Надо безусловных классиков включать. И желательно мертвых.